Театр Е.Б. Вахтангова

Театр появился задолго до того как родился официально. Все началось с основания в 1913 году небольшой драматической студии, в состав которой входили студенты театральных вузов, следовавшие системе Станиславского. Руководителем студии стал актер и режиссер Евгений , который, несмотря на молодость (ему тогда было всего 30 лет) уже был хорошо известен в столице и не единожды опробовал в своей работе методы Константина Сергеевича. 

Не раздавал пустых обещаний: он прямо говорил, что хочет сделать из участников студии не столько настоящих актеров, сколько порядочных людей. Эта идея тоже была позаимствована им у Первой студии МХАТа, в частности, у театрального педагога Л. Сулержицкого. Идея нравственного самосовершенствования и служения добру пришлась по душе начинающим актерам. Перед тем как попасть в труппу, они проходили строгий отбор. Тех, кто проводил с ними собеседования, интересовал больше не сценический талант, а причины, по которым новички хотели стать актерами. 

Первый спектакль будущие выбрали тоже по мхатовскому принципу – это была «Усадьба Ланиных» Бориса Зайцева, во многом созвучная драматургии Чехова. Постоянным помещением студия не обзавелась, поэтому репетировали где придется: на съемных квартирах, в студийках или под чьей-нибудь частной крышей. Но кочевой образ жизни студии только добавлял ей романтического очарования. Через три месяца после начала репетиций состоялась премьера в Охотничьем клубе. В спектакле было немало, как бы мы сказали сегодня, «косяков»: например, некоторые актеры так и не научились произносить свои реплики громко и уверенно, и их попросту не было слышно. Но упоение первой публичной постановкой оказалось сильнее негативных моментов. Даже язвительные рецензии, которые обрушили на молодых актеров критики, вызвали у только искреннее веселье. 

Тем не менее, Художественному театру, под эгидой которого была организована постановка, критические отзывы нанесли очень болезненный удар. Числившийся в рядах мхатовцев, получил категоричное «нет» на работу вне стен МХАТа. Новый театр временно «залег на дно», а его участники даже присягнули друг другу в неразглашении тайны. Это еще больше воодушевило студенческую труппу, но вместе с тем мотивировало ее к тому, что азам актерского мастерства все-таки надо учиться. 

В 1914 году репетиции были перенесены в Мансуровский переулок, в тесные стены одной из квартир. Ее зрительный зал мог вместить не более 35 человек, а сцена была размером с пятачок. Многие студийцы не только занимались на Мансуровской квартире, но и жили в ней. Проект держался за счет энтузиазма и, конечно, фанатичной любви к театру их идейного руководителя. Он продолжал играть в обоих театрах – во МХАТе и в своем, «подпольном», и активно занимался преподавательской деятельностью. 

Современники вспоминали, что как педагог он был беспощаден и действительно мог убить одной метко брошенной фразой. Но сложность характера с лихвой компенсировалась в Евгении Багратионовиче искрометным чувством юмора, обаятельностью и неиссякаемыми творческими способностями. Он относился к своей студии как к любимой женщине: трепетно, чутко, страстно, порой ревностно. Когда через шесть лет после создания будущего театра студию покинули сразу шесть одаренных актеров, это стало для него настоящим ударом. Особенно в свете того, что «прятаться» труппе больше не приходилось – она «вышла из тени» и получила свое первое официальное название – стала «Московской драматической студией ». 

В 1920 году Художественный театр наконец-то признал существование и принял их под свои своды как Третью студию. Первая же постановка труппы Евгения Багратионовича поразила смелостью даже бывалых театралов. В 1921 году, «под занавес» эпохи военного коммунизма и Гражданской войны, представили на суд зрителей «Чудо святого Антония» во втором варианте. Третья студия словно бы не хотела признавать советской действительности, выдвигая на первый план вечные ценности, которые спасали этот мир в самые лихие годы. Спектакль провозглашал восторг жизни и умение ценить каждое ее мгновение как великий дар.

Увы, этот первый спектакль театра с официальным «лицом» стал последней работой Евгения . 29 мая, день в день через четыре месяца после премьеры, Евгений Багратионович умер после тяжелой болезни. Самые преданные артисты театра были с ним до последней минуты. 31 мая, в день похорон, они же несли гроб с телом Евгения до последнего приюта великого актера и режиссера – Новодевичьего кладбища. 

В течение двух лет судьба театра оставалась неясной. Многие были уверены, что он не сможет существовать без своего яркого и талантливого руководителя. В сентябре 1922 года, во время заседания , был избран новый худсовет. Но коллектив по-прежнему раздирали противоречия: все были уверены, что театру нужно следовать в дальнейшей работе тем принципам, которые заложил в него Евгений . Но каким именно, определить так и не могли: каждый трактовал линию наставника по-своему. Многие из учеников пытались искать себя в режиссуре, предпринимая бесплодные попытки подражать Мастеру. Наиболее успешной постановкой той поры можно считать спектакль «Турандот», в котором действительно угадывались традиции. 

Отправной датой в самостоятельном пути театра можно считать 8 марта 1923 года. Именно в этот день состоялась премьера еще одного дебютанта в режиссуре – Бориса Захавы: постановка по пьесе Островского «Правда – хорошо, а счастье – лучше». Сам постановщик окрестил спектакль «студийным», то есть ученическим. Спектакль не запомнился зрителями и не полюбился им, так как был, по мнению критиков, слишком поверхностным и, как выразился острый на язык Немирович-Данченко, «подтурандоченным». Общество властных купчих, их романтически настроенных дочерей и приказчиков, обладающих полным набором рыцарских качеств, казалось чересчур искусственным. 

Холодные отклики зрителей и критики только раскалили страсти внутри коллектива Третьей студии. Причем до такой степени, что ее работа была под угрозой прекращения. В сложной ситуации Немирович принял решение назначить на роль директора Юрия Завадского. Но сама труппа была не согласна с решением мэтра. После бурных обсуждений Юрий Александрович сложил с себя полномочия, полностью перешел работать в МХТ, а чуть позже возглавил собственную актерскую студию. 

Что же касается , они более-менее единогласным решением утвердили на роль директора еще одного своего коллегу – Освальда Глазунова. Среди учеников , работавших в студии в то время, было много ярких имен и талантов, а вот режиссера, настроенного с труппой «на одну волну» и обладавшего лидерскими качествами, так долгое время и не появлялось.

В 1926 году театр официально стал носить имя своего легендарного основателя. 20-30-е годы запомнились любителям театра по постановке «Заговор чувств» (сценической версии романа Ю. Олеши «Зависть») и очень неожиданной трактовке «Гамлета». Накануне Великой Отечественной войны был поставлен лермонтовский «Маскарад». Годы военного лихолетья труппа провела в Омске, куда была эвакуирована полным составом. Но актеры не отсиживались в тылу: они организовали фронтовую бригаду и все военные годы выступали перед бойцами с концертами. 

В послевоенные годы, после выхода печально известной директивы, предписывающей, каким должен быть драматический театр и какую действительность ему следует отражать, с их легким и комическим стилем оказались «за гранью реальности». Они должны были вносить коррективы в  репертуар, но даже тогда продолжали ставить замечательные спектакли. Хрущевская оттепель расставила все на свои места и вернула репертуару театра привычную для него легкость и праздничность. 

В 70-е годы, когда во главу угла снова встала «партийная линия» в искусстве, театр начал стремительно терять интерес зрителей. В 1987 году «у руля» театра встал Михаил Ульянов, и вернули себе прежние позиции. В непростое для искусства время – эпоху 90-х, когда на смену многочисленным «нельзя» пришла вседозволенность, они по-прежнему радовали любителей театра веселыми постановками – «Женитьбой Бальзаминова», «Белым кроликом», «Проделками Скарпена» и многими другими работами. Одним из самых значимых для театра спектаклей считается постановка «Без вины виноватые». Это своеобразный манифест труппы, свидетельство ее жизнелюбия и неиссякаемого оптимизма.